Тридцать три года назад в Цемесской бухте Новороссийска произошла, пожалуй, одна из самых страшных трагедий в истории советского флота. В ночь с 31 августа на 1 сентября при столкновении с балкером «Петр Васёв» получил пробоину и затонул пассажирский пароход «Адмирал Нахимов». На его борту находились, по официальным данным, 1243 человека, из них 423 погибли. С годами белых пятен в истории этой трагедии меньше не стало. А не менее 65 тел остаются внутри парохода до сих пор.
Корабль, ставший впоследствии «Адмиралом Нахимовым», был построен в 20-х годах прошлого века в Германии и получил имя «Берлин». В свой первый рейс он отправился из Бремерхафена в Нью-Йорк 26 сентября 1925 года.
До Второй мировой, в основном, использовался как трансатлантический лайнер. Во время войны был переоборудован под плавучий госпиталь, а в конце ее затонул на мелководье в устье реки Свине. В полузатопленном виде он и достался победителям. После восстановления, завершившегося в 1957 году, корабль продолжил свою карьеру под именем «Адмирал Нахимов».
Это был один из флагманов Черноморского морского пароходства. Водоизмещение — 23 360 тонн, длина — 174 метра, ширина — 21 метр, скорость — 16 узлов. На борту свободно размещались 1050 пассажиров, которым предлагались высококлассные по советским, естественно, меркам сервис и комфорт. В носовой части прогулочной палубы располагался просторный, отделанный полированным деревом салон. Его украшали картины и отлитые из бронзы барельефы полководцев.
В кормовой части прогулочной палубы размещался коктейль-холл. А по соседству с двухместными каютами люкс и 1-го класса находились бассейн и летняя эстрада. В кормовой части палубы В — кинозал на 111 мест. На палубе С — просторные рестораны. Это был самый что ни на есть символ советской красивой жизни, ходивший по Крымско-Кавказской линии, соединявшей курортные города — Одессу, Ялту, Новороссийск, Сочи, Сухуми, Батуми. Нередки на «Нахимове» были разные известные гости — на нем отдыхали Андрей Миронов, Валерий Ободзинский, Игорь Кваша, Валентин Гафт, Роман Карцев, Марина Неелова.
Самым престижным видом морского отдыха для советского гражданина был круиз, воспетый в комедии Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука». При этом обычным людям билеты достать было довольно сложно, несмотря на доступную стоимость от 150 рублей. В первую очередь они доставались передовикам производства со связями в профсоюзных организациях, советской элите — культурной, интеллектуальной, военной или номенклатурной.
Крымско-Кавказская линия, на которой работал «Адмирал Нахимов», предполагала ежемесячный (в высокий сезон) круиз, который начинался и заканчивался в Одессе. По пути пароход делал остановки на крупнейших черноморских курортах СССР: в Ялте, Новороссийске, Сочи и Батуми.
Шик и блеск — это то, что видели отдыхающие на «Нахимове». Совсем иначе вспоминают о нем те, кому пришлось на нем работать.
Так говорили члены команды. Каботажное плавание на пароходе (то есть вдоль родных берегов) не сулило материальных выгод. Крымско-Кавказскую линию за глаза называли Крымско-Колымской. То ли дело загранка. Но в том-то и соль, что подавляющую часть команды «Нахимова» составляли «штрафники» — невыездные либо лишенные заграничной визы за ту или иную провинность. «Штрафником» был и капитан судна Вадим Марков, попавшийся на махинациях с валютой во время работы на прежнем судне и фактически отправленный на «Нахимов» на исправление.
Боцман Вилен Лобода о «Нахимове» сегодня вспоминает без особой теплоты: «Пароход этот многие называли Бухенвальдом. Из-за тяжелых условий работы. В то же время дисциплины не было никакой. Я когда пришел, работа стояла, вся палубная команда пила безбожно. Был такой матрос Вовик, так он, когда напьется, одну сторону гармошки к дверной ручке крепил, а вторую тянул на себя — так развлекался. Подшкипера я семь дней не мог из каюты достать. Стучу. «Сейчас иду». И так целую неделю. Постепенно поломал я им там рога всем, за что мне и дали кличку Суровый, но справедливый. А в общем-то на «Нахимове» был проходной двор. Многие хотели за границу плавать, но для этого требовалась характеристика. Собирались бюро. Помню, заходит девушка, белая рубашечка, значок комсомольский. Капитан Вадим Марков задает ей вопрос: «Скажите, в каком году был второй съезд РСДРП?» Она стоит, бедолага, с ноги на ногу переминается. Ей говорят: через месяц приходи. Второй чудак заходит, тот же самый вопрос. Когда он ушел, я говорю: «Если мы так будем давать характеристики, то за границу никто не попадет. И потом, вы представьте, идет наш матрос по Генуе, а за ним бежит кодла итальянцев и спрашивает: «Когда был второй съезд РСДРП?» Ух, Марков покраснел тогда как рак».
В общем, кто-то на «Нахимове» зарабатывал характеристики, а кто-то и деньги. Например, пуская на борт зайцев. И потому до сих пор неизвестно, сколько неучтенных пассажиров могло быть на борту парохода в его последнем рейсе. «В официальном списке туристов числилось 897 человек, по судовой роли — 346 членов экипажа. Итого 1243 человека, — вспоминает бывший библиотекарь с «Нахимова» Ирина Кулишкина. — Но общее количество спасенных и погибших, по данным береговых учетных списков, составило 1259. Следовательно, уже как минимум 16 человек находились на «Нахимове» нелегально. Высказывались предположения, что зайцев могло быть гораздо больше. Основываясь на своем опыте, я тоже так считаю — могло».
«Откуда, скажем, деньги были у пассажирского помощника, которые он потом сушил на спасательном плоту, никого на него не пуская? — продолжает старший машинист «Нахимова» Валерий Плетнев. — Каким трудом он заработал эти деньги, я не знаю, но догадываюсь. Потому и считаю, что список жертв не полный. Мне кажется, до сих пор под водой находятся не менее сотни погибших».
29 августа «Адмирал Нахимов» отошел от 16-го причала морвокзала Одессы. Это был последний рейс парохода, после него он должен был отправиться на списание. Однако судьба распорядилась иначе. 31 августа в 2 часа дня судно ошвартовалось у 34-го причала Новороссийска, чтобы ровно в 10 часов вечера пойти дальше — в Сочи. Отход состоялся с небольшой задержкой — в 10—12 минут.
В это время со стороны моря к новороссийскому порту на полном ходу спешил балкер «Петр Васёв», возвращавшийся из Канады с грузом ячменя. Оба судна шли под радиолокационной проводкой берегового поста регулирования движения судов. Диспетчеры связались с «Васёвым» и сообщили:
— Из порта выходит пассажирский пароход «Адмирал Нахимов». Прошу пропустить «Адмирал Нахимов» на выходе.
— Ясно, пропустить.
Диспетчер вызвал на связь пассажирский корабль:
— «Адмирал Нахимов», я Новороссийск-17. На створах и рейде сейчас движения нет, но на подходе с Босфора идет «Петр Васёв». Он предупрежден о вашем выходе и пропустит вас.
— Ясно, — ответили с «Нахимова», на капитанском мостике которого в тот момент находились 2-й помощник Чудновский, рулевой Смирнов и впередсмотрящий Вышаренко. После удара Чудновский уйдет с мостика в каюту и задраит за собой дверь. Позже водолазы взломают дверь каюты и поднимут его тело наверх. Совсем по-другому поступил капитан «Адмирала Нахимова» Вадим Марков, который покинул палубу одним из первых в шлюпке.
Вернемся к моменту перед столкновением. Капитан Марков отсутствовал, хотя по всем правилам судовождения должен был быть на мостике в момент расхождения судов, чтобы вывести «Нахимов» из Цемесской бухты. В тот роковой день в Новороссийске на борт сел начальник Управления КГБ по Одесской области генерал Крикунов. И Марков решил воспользоваться моментом. Накрыл в каюте стол, пригласил генерала. Он мечтал о заграничной визе и искал пути ее получения.
На мостике «Васёва» в это время находились капитан Ткаченко и его третий помощник Зубюк. Команды судов несколько раз связывались в эфире. Вот один из характерных диалогов:
— Вы можете нас пропустить, у нас на борту тысяча туристов? — запрашивают с «Нахимова».
— Идите!
— Мы можем идти тем же курсом и не сбавлять оборотов?
— Да, можете идти.
— Вы пропустите нас?
— Да, идите.
Вот как рассказывает об этих минутах пожарный матрос с «Нахимова» Геннадий Царев:
— Мы постепенно сближались, наш помощник говорил: «Что же вы делаете? Мы же идем на столкновение». Капитан «Васёва» в ответ уверял, мол, не волнуйтесь, разойдемся. Наш помощник начал делать самостоятельные отвороты, никого не предупреждая. Потом опять говорит в эфир: «Мы же идем на столкновение». Затем сделал еще один поворот и в результате повернул «Нахимова» боком к «Васёву».
Валерий Плетнев считает, что ошибочными были действия и на мостике «Васёва»:
— Дело в том, что они полностью положились на САРП — средства автоматической радиолокационной прокладки, а не видели перед своими глазами море огней. В САРП использовался японский прибор. В результате локатор мог искажать расстояния до сотни метров.
В итоге, несмотря на все уточнения, переговоры, а также на предупреждения диспетчеров о том, что суда движутся пересекающимися курсами, в 23 часа 12 минут произошло их столкновение: «Васёв» врезался бульбом — подводной частью носа — в правый борт пассажирского парохода, удар пришелся между машинным и котельным отделениями. Как уже потом выяснили эксперты, образовалась пробоина размером 9 на 10 метров. В момент удара двигатель «Васёва» работал на «Полный назад», но такая махина по инерции продолжала идти вперед. Наскочив на «Нахимова», балкер на несколько секунд завис на нем носом и лишь затем только грузно попятился назад. Потом специалисты подсчитали: не хватило всего шести секунд, чтобы два судна свободно разошлись.
Вот как описывают сам момент столкновения и то, что последовало сразу за ним, члены команды. Валерий Плетнев находился в кинозале: «Когда толчок произошел, меня кинуло в проход. Сразу понял: случилось что-то серьезное. И почти тут же услышал крики в коридоре. Свет на корабле погас, но быстро зажегся аварийный. Я спустился на две палубы ниже в бюро информации. Там стоял мой товарищ Юра Донецкий. Кричу ему: «Что ты здесь делаешь, мы же тонем!» Я заскочил в свою каюту, схватил жилет, сунул в карман сигареты, закрыл даже каюту на ключ. Едва снова поднялся наверх, как последовал второй толчок, наверное, произошло смещение центра тяжести судна. Меня кинуло на планшир, часы на левой руке разбились. Во время второго толчка я еще успел увидеть стоявших возле трюма внизу главмеха, стармеха и четвертого механика. От удара лючины трюма вылетели вместе с брезентом, и их всех буквально бросило вниз. После двух ударов заклинило выходы на кормовой трап из музыкального салона, где на тот момент собралось большое количество пассажиров. Вдоль одного и другого борта палуба была закрыта большими двойными стеклами. Разбить эти стекла было практически невозможно. Люди оказались как в ловушке в этом стеклянном «аквариуме».
Геннадий Царев около 11 часов вечера зашел в красный уголок: «Мне попалась на глаза газета «Моряк». На предпоследней странице в одной из заметок рассказывалось о том, как батискаф спускался к «Титанику». Сижу, с интересом читаю, и в это время толчок. Я сначала не придал этому значения — бывало, что мы из Сочи выходили и из-за большой осадки в 9 метров днищем задевали грунт. Но затем последовал второй толчок, корабль задрожал. Я выскочил из красного уголка, наткнулся на другого матроса: «Бежим на мостик, узнаем, в чем дело!» Заскакиваем со стороны штурманской, видим: вахтенный помощник Чудновский наносит на карту место столкновения судна.
Тут и капитан с левого крыла забежал на мостик, в белой рубашке, почему-то без брюк. Сказал помощнику: «Объявляйте шлюпочную тревогу», — и удалился. Но команды тревоги так и не последовало — ни голосом, ни звонками. Вообще-то капитану надо было это дело на себя брать, а он возложил все на вахтенного помощника. К тому времени очень много людей скопилось на прогулочной палубе, откуда шлюпки должны спускаться в случае опасности. Но ни одна шлюпка от корабля так и не отошла. Чтобы спустить их, требуется минут 30 — и то при хорошей видимости и соответствующей подготовке. Помощник капитана пытался с ребятами на полубаке с левого борта спустить шлюпку, они отдали найтовы (крепления), но уже не было электричества, чтобы лодку до воды опустить. Только потом, когда судно потонуло, она сама всплыла.
Крениться мы начали моментально. Помню, пока я до своей каюты добежал, уже был резкий крен на правую сторону. Темно было, потому что аварийный генератор где-то полминуты посветил, а потом заглох. Я выбежал в носовую часть. Там народ в панике, все кричат…»
Вилен Лобода, как только судно вышло из порта, направился на прогулочную палубу, где его и застал первый удар: «Мы побежали наверх сбрасывать плоты. Со мной были Саша Смирнов, Иван Середа, Игорь Волошин, Коля Боровик. Эти ребята помогли сотням людей спастись. Успели мы сбросить в воду, наверное, плотов шестнадцать».
Вячеслав Сербин отправился матросом на «Нахимове» в свой первый рейс после мореходки: «Нас было двое новичков — я и Сережа Елхимов. Он погиб, наверное, в первые же секунды. За 15 минут до столкновения он познакомился с девушкой и пошел с ней в свою каюту, которая находилась как раз в том месте, куда пришелся удар.
Я же вечером 31 августа сменился с вахты, и мы стояли с приятелем Димой Кущем на пассажирской палубе. Тут такой удар! Полы вздулись, столы полетели, мы едва удержались за поручни. Я растерялся. Дима кричит: «Беги в каюту, задраивай иллюминатор!» Пока я бежал, а заняло это секунд двадцать, погас свет на всем пароходе. Я спустился, задраил иллюминатор, схватил спасательный жилет и выбежал на бак, где собралась часть команды. Подошел старпом Маглыш, который взял с собой нескольких человек и отправился с ними осматривать пробоину. Они тоже погибли одними из первых. Пока добрались до места, корабль затонул. Добраться туда без света было проблематично. Проходики узкие и запутанные. Я представляю, что и машинная команда была в панике, все по этим проходикам ломились, выйти у них шансов не было.
На палубе к тому времени скопилась толпа. Давка. Меня дотолкали до борта, который медленно поднимался. Я на него залез, слышу — затрещало все судно: вода ломала переборки…»
От момента столкновения до затопления «Нахимова» прошло всего 7 минут. За такое короткое время не то что сделать, но и просто осознать всю опасность происходящего было крайне сложно. Возможно, еще и этим обстоятельством — скоротечностью происходившего — объясняется такое большое количество погибших. Многие ведь успели даже воспользоваться спасательными жилетами, однако и это не помогло. Последующие два — два с половиной часа, пока не пришла помощь с берега, люди, сумевшие выбраться с тонущего корабля, боролись за жизнь в воде. Вот как это было…
Вспоминает Геннадий Царев: «Огни с берега, казалось, находились рядом, хотя на самом деле до него было не менее 3,5 километра. Я молодой, думаю, доплыву. Спускаюсь по задравшемуся борту, подводная часть уже показалась, у меня мысли, что она, наверное, ракушками обросла, сейчас точно порву себе одно место. И в этот момент срывается сверху знакомая бортпроводница Люда, летит и меня сбивает. Пока летел метров пять, я еще успел подумать, какая же у нее обувь? А вдруг на каблуках? И я прыгнул глубже и чуть в сторону. Она рядом плюхнулась. Начали подальше отплывать, чтобы воронкой не затянуло. Отплываю и слышу стон, страшный такой стон над водой. Люди кричат, прощаются с жизнью. Есть выражение: волосы дыбом встают. У меня было именно такое ощущение: казалось, как будто гвозди на голове. Плыву и машинально глажу волосы. Тот страшный стон я долго помнил, за сердце хватался, это сейчас прошло 25 лет, так полегче стало немного…
Оборачиваюсь на судно, прожектора пограничников его с берега освещают: остались над водой только шлюпочные палубы, две трубы и мостик. А потом вдруг ветер поднялся, волна пошла, и я начал терять ориентацию в пространстве. Плыву куда-то, дощечка попалась от фруктового ящика, тонкая-претонкая, я схватился за нее и песню вспомнил — «Держи меня, соломинка, держи». Думаю, Пугачева это для меня спела. Смотрю, девушка знакомая в жилете, как закричит, меня сначала не узнала. Я ей говорю: «Можно хоть немного за тебя подержусь?» И сразу сил у меня прибавилось, как второе дыхание открылось. Вскоре мы к плотику спасательному подплыли, вокруг него шло леерное ограждение, за которое люди зацепились. Женщина какая-то кричит: «Я не могу держаться, спина болит!» Ее закинули на плот, потом еще человек пять, которые уже не могли держаться на воде. С одной из девчонок из команды случилась истерика, но мы ее быстро успокоили. Рядом в спасательном круге держалась девочка маленькая, лет пяти. Я говорю: «Ты посмотри, ребенок маленький и то не плачет, а ты воешь». А вскоре начали и военные катера подходить. Меня какой-то прогулочный катер подобрал, помню, забирался последним, подсаживал всех, потом уже сил не было руку поднять. Бросили мне от жилетной веревки конец, только начали тянуть, веревка оборвалась, бах, я опять в воду. Меня за шкирку подняли и на палубу бросили».
Два с половиной часа провел в открытом море и Валерий Плетнев: «По воде все время ходили лучи прожектора с берега, которые выхватывали какие-то предметы. Я увидел плот, к нему и направился. Пока плыл, на нескольких утопленников наткнулся. Добрался до плота, схватился одной рукой, а другой держу за платье женщину, чтобы не ушла под воду. На плоту, запомнил, были поварята, которые только сели на корабль в Одессе после окончания училища. Когда подошел буксир, мы связали шесть или семь плотов, создав островок, и уже на него матросы собирали тела утонувших. А нас, тех, кто выжил, вытаскивали на палубу. Лица и волосы у нас были все в светло-серой краске. Откуда она взялась? Вероятно, у «Васёва» в афтерпике была малярка, оттуда после удара и разлилась по воде».
А вот Вячеслав Сербин едва не стал жертвой «Васёва» уже в воде: «Отплывая от тонущего корабля, освещаемого прожекторами, я вдруг осознал, что нужно кого-то спасать, ведь я же член экипажа. Нет, мне не было страшно, все воспринимал как некое приключение. Вижу, рядом парень тонет. Я снял свой жилет, надел на него. Дальше плыву и не могу понять, что это такое под водой. А это люди мертвые в спасжилетах. Может, когда прыгали, насмерть разбились. А может, захлебнулись. Плыву дальше, вижу, женщина с ребенком за что-то держатся. Я к ним, хотел помочь. Женщина как закричит: «Не подплывай!» Думала, что хочу забрать у них спасительную деревяшку. Неподалеку еще кто-то держится за бревно. Смотрю, девчонка. Говорю ей: «Не переживайте, я вам помогу». Она не испугалась. Поговорили даже с ней. Я ей: «Вот, даже не снимал ни кроссовки, ни джинсы». Спрашивает: «Почему?» «А в чем я на берег выйду?» Дотолкал я это бревно с девчонкой до плотика, а там народу! Кричу: «Пустите девочку, она плавать не умеет». Куда там! Люди в панике. Начали нас пинать, чуть не забили ногами. Развернул бревно, решил до берега толкать. И в этот момент смотрю: разворачивается «Петр Васёв». Громадина размером с дом идет прямо на нас! Кричу той девчонке: «Ори, чтобы нас на палубе заметили!» Орали, орали — бесполезно, никто не слышит. А «Васёв» уже метрах в пяти от нас идет. Вдруг я разглядел веревочную лестницу, на которой несколько человек держались. Говорю той девушке (сейчас уже и не помню, как ее звали, то ли Вера, то ли Валя, и была она то ли из Москвы, то ли из Риги): «Я тебя сейчас толкну, а ты постарайся схватиться». Так и сделал. Она ухватилась за эту лестницу, а меня понесло дальше по борту, ну, думаю, сейчас меня точно под винты затянет. Смотрю, крюк висит, на котором, наверное, шлюпку спускали. Я за него ухватился. За ноги мои люди цепляются, срываются, новые цепляются, а я держусь мертвой хваткой. Наверное, те, кто сорвались, так и попали под винты сухогруза. А меня он так еще метров 500 где-то тащил. Он просто так маневрировал. А если бы этого не делал, жертв было бы гораздо меньше. Уже потом, на берегу, когда на опознании смотрели фотографии погибших, многие люди были порубанные, просто кошмар. Их и опознать-то невозможно было.
Когда же «Васёв» наконец остановился, меня заметили с палубы, спустили лестницу, и я поднялся на палубу. Экипаж бегал и метался. Капитан бледный. Они сами были в шоке. В общей сложности они подняли человек 60—100, начали раздавать одеяла. Смотрю, тут и приятель мой Димка. Мы с ним пошли в кают-компанию, открыли холодильник, взяли ветчины, поели, вышли снова на палубу, и в это время подошел буксир. Спросили: кто пойдет собирать трупы? Все отказались. А мне вроде как стыдно — залез на пароход, ну я и согласился. Часа полтора еще мы плавали, багром собирали трупы, вытаскивали на палубу. Я потому и не попал сразу в списки живых, что всех спасшихся привозили на морвокзал Новороссийска и отмечали. А я с трупами поплыл на другой причал. Мама моя перенервничала, пока я не позвонил ей на следующий день».
Почему спасали так долго — целых 2—2,5 часа? Геннадий Федченко, бывший на тот момент заместителем начальника Новороссийского пароходства по безопасности мореплавания и возглавивший спасательную операцию, уверяет, что все было сделано в максимально сжатые сроки: «Во-первых, место аварии находилось от порта в 13 километрах, а во-вторых, час «Х» наступил неожиданно. Где-то после 11 вечера мне звонят: «Пропал Нахимов». — «Как пропал?» — «Не видно его в радары». Для меня большой загадки не было: утонул. Я сразу дал команду направить все плавсредства, которые были в порту. Из дома вызывали народ. Буквально через полчаса после сообщения я выехал на лоцманском катере к месту трагедии. Основную массу людей подобрали суда портофлота. Усугубило спасательную операцию то, что до этого был полный штиль, а потом поднялся ветер, волны, как будто души погибших людей взволновали море».
Всех спасенных доставляли на морвокзал Новороссийска. Вячеслав Сербин вспоминает: «Нас отвезли в здание мореходки и начали выдавать одежду, недорогую какую-то, спортивную. Стоит очередь. И вдруг какое-то мурло заявляет: «Что вы мне суете? У меня все вещи были из чекового! Я был богатый человек, а сейчас я нищий!» Кто-то из экипажа ему как даст по морде!»
Вилен Лобода показывает мне тетрадный листок, исписанный фамилиями: «Это мне пришлось составлять список выживших членов команды, едва нас доставили на морвокзал. Почему мне? А получилось так, что из командного состава больше это сделать было некому. Капитана сразу забрали. Остальные кто погиб, а кто был вообще не в состоянии что-то делать. Два механика сидели никакие, руки опущены. Второй штурман тоже в себя ушел. Секретарь парторганизации себя дискредитировал: он был на плоту и, когда женщина цеплялась за него, скидывал ее руки. Перед тем как членам команды отправиться в Одессу, я собрал всех и особо попросил, чтобы не пили: вот в Одессу придете, там хоть залейтесь. Потому что в Новороссийске та еще была обстановочка. Это сегодня, если авария происходит, с пострадавшими работают психологи. А у нас «психологом» оказался секретарь парткома, который первым делом сказал, что мы свою шкуру спасали. Потом в прокуратуре следователь, такой петушок молодой, мне сказал: «Жалко, что вы вместе с пароходом не утонули». Гейдар Алиев, который возглавил правительственную комиссию, едва приехал, сразу сказал, что капитанов надо расстрелять».
На Геннадия Федченко Алиев произвел совсем другое впечатление: «Мне пришлось сопровождать его, когда он решил на следующий день побывать на месте аварии. Он во все пытался вникнуть, умные вопросы задавал. А вот бывший с нами первый секретарь краснодарского крайкома Полозков, напротив, произвел на меня удручающее впечатление — все лез не по делу. Жалко было смотреть на министра морского флота Гуженко. Он, кажется, хорошо понимал, что его карьере конец. Мне так и сказал: «Уже намечены 30 голов, которые полетят». Так и случилось. Многих тогда сняли со своих постов, в том числе и Гуженко».
Интересно, что первый, к кому пошел после аварии капитан «Нахимова» Вадим Марков, оказавшись на берегу, был именно Геннадий Федченко — ведь они были сокурсниками, дружили, но потом рассорились — Марков перекидывался от одного приятеля к другому в зависимости от наличия у них денег. Потом случилось так, что именно Федченко помог перевестись Маркову на работу из Новороссийска в Одессу. Все это в прошлом, но и сегодня Федченко поражается тому, что утонуло столько людей во время аварии, а Марков остался жив. Ведь он даже не умел плавать. Но Марков каким-то чудом спасся. Никто не помнит, ни в какой момент он оставил судно, ни как оказался на берегу почти в сухой одежде…
Следствие по делу о крушении вел старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры РСФСР Борис Уваров. «Я почти каждый день встречался с капитанами в следственном изоляторе, — вспоминает он. — Примерно через 10 дней после проведения судебно-психиатрической экспертизы вижу: Ткаченко на очередном допросе как-то неестественно возбужден… Допрос постоянно перебивает вопросами: «Сколько человек погибло?» Просит разрешить ему лично участвовать в спасательных работах… А когда я сказал: «Ведь у вас нет опыта водолазных работ, вы можете погибнуть», — он скороговоркой ответил: «Ну и что, я хочу умереть… Мне страшно… Я не могу жить…» Я чувствовал: что-то надломилось в душе этого человека. На моих глазах он из уверенного в себе капитана с довольно твердым характером… превращался в человека растерянного, испуганного, теряющего жизненную опору… Более спокойным и ровным был на следствии Марков, но под конец следствия, когда знакомился с материалами дела, не выдержало и его сердце — врачи определили прединфарктное состояние».
Судьба капитанов — Маркова и Ткаченко — была фактически предрешена, и суд, проходивший в ДК железнодорожников в Одессе, являлся лишь пустой формальностью. Обоих приговорили к 15 годам тюрьмы. Через 6 лет последовала амнистия. Маркова после этого даже назначили капитаном-наставником в пароходство, что многие восприняли как издевательство. Из бывших членов команды он ни с кем не общался. Умер в Одессе в 2007 году. Виктор Ткаченко, уехавший на жительство в Израиль, погиб в 2003 году при крушении собственной яхты у берегов Канады.
По материалам: Итоги
Одесситы ежегодно возлагают цветы в память о жертвах крушения теплохода «Адмирал Нахимов»
у памятника погибшим морякам в парке Шевченко и памятной плиты, установленной на одесском Морвокзале.
Источник: http://culturemeter.od.ua/gibel-parohoda-admiral-nahimov-tridcat-let-nazad-22714/